Сквозь Пекло - Страница 175

175

— Эге-гей! Святозар! Святозар! Как же прекрасно быть светлым!

— Ты, еще не светлый Джюли, — заметил наследник, и, втянув ногу в темницу, поднялся. — Но ты уже и не черный. Бери Джюли палку и бей, бей этот камень, чувствую я, что следующие ладони воды излечат мою ногу и осветят тебя до конца!

— Да, да, да, да, да, — точно запел Джюли, и, схватив палку, принялся бить свой камень. — Терли, терли, терли, але!

— Джюли, — усмехаясь, спросил Святозар, и прижался лицом к холодным прутьям решетки. — Ты, чего поешь, что ли?

— Терли, терли, терли але! — поворачивая голову к Святозару, радостно засмеялся Джюли и его тонкий, журчащий смех наполнил темницу наследника.

— Джюли, сейчас придут дасуни, и начнут тебя бить, — улыбаясь, откликнулся Святозар. — А я не хочу, чтобы они тебя били и начну заступаться… И тогда наш бой услышит не только Пан, но и Чернобог, а я почему-то думаю, что мне стоит быть более благоразумным, и не стоит злить Чернобога.

— Эх, — все также радостно, воскликнул Джюли. — А я не боюсь теперь, ни Пана, ни Чернобога… теперь я им не подчиняюсь… Да… да… да, пусть они это знают, я им не подчиняюсь.

— Да, Джюли, я им тоже не подчиняюсь, — согласно молвил Святозар. — Но все же не стоит, мне кажется, злить Чернобога…потому что повелителя тьмы, властителя Пекла боится воевода Вий… и я думаю неспроста.

Джюли на малеша перестал стучать палкой, замер, с лица его сбежала улыбка, он тяжело вздрогнул всем телом, и, понизив голос, проронил:

— Да, да, Святозар, ты прав, Вий, его боится, да и оно понятно почему. Видел, видел бы ты, Святозар, его глаза… его глаза… Очи у него такие… такие…. — Джюли замолчал, тяжело задышал и беспокойно стал озираться, а после с дрожью в голосе и часто прерываясь, продолжил, — точно собрано в них все зло мира…. зло всего мира, всей Яви и всего Пекла… У него белая-белая кожа лица, широкий, большой лоб, прямой с небольшой горбинкой нос, у него даже тонкие, аккуратно очерченные алые губы, и черные, как смоль длинные, прямые волосы… И он очень красив… или нет… или не красив… этого не разберешь и не поймешь… А глаза… глаза его необыкновенно черные, их тьма заполняет полностью его очи, и нет там внутри ни капли света, лишь мгла, боль и страдания. Стоит тебе взглянуть в эти очи и ты, будто сам испытываешь эти страдания. Твои уши слышат плач и стенания обиженных тобой. Твой желудок ощущает страшный голод тех, кто по твоей вине не доел хлеба. Твое тело наполняет дикий холод, тех кто по твоей вине мерз и умирал. Твоя спина, руки, ноги, грудь чувствует ту боль, какую испытывали истерзанные по твоей вине. А когда длинные, прямые волосы Чернобога поднимаются на миг над его головой, а затем опускаются, словно живые, ты видишь перед собой эту вереницу несчастных погибших по твоей вине людей.

Джюли смолк, беспокойно оглянулся назад, наверно опасаясь, что их может подслушать Чернобог, и стал еще сильнее стучать палкой о камень.

— Значит, ты, часто смотришь в его очи, — тихо вопросил Святозар и вспомнил ту боль в ранах, которую он испытывал тогда, когда, скорее всего, за ним наблюдал Чернобог.

— Нет, вельми редко, — также тихо ответил Джюли и передернул своими черными плечами. — Когда меня приводят на наказание, Чернобог стоит рядом с жертвенником. Он смотрит в мои глаза и даже, как мне кажется, улыбается, а потом меня кладут грудью на жертвенник, привязывают руки и ноги, и начинают бить кнутами по спине и голове. И всякий раз, когда кнут ударяется по моей голове, она подпрыгивает и я вижу очи и улыбку Чернобога….Но сегодня, сегодня, когда меня били, я почти не чувствовал боли, а моя голова не подпрыгивала… но я сам не знаю почему, очень хотел увидеть очи Чернобога. И тогда я поднял голову, устремил свои глаза на него и внезапно… внезапно, Святозар, я увидел в них ярко-красные вспышки огня, высокий, тонкий столб и привязанного за руки и за ноги, к нему человека. Я пригляделся, и оказалось, что этот человек мне знаком, точно я долгие годы смотрел в лицо этого человека, знал его и даже, даже был с ним близок. Огонь уже стал подниматься от ног его, выше и выше, пламя перешло на тело и стало пожирать кожу, мясо, оголяя кости. Огонь стал сжигать и их, но голова и лицо были пока не тронуты… А я, вглядывался, настойчиво вглядывался в это лицо, я хотел рассмотреть и вспомнить, чье же это лицо, потому как я понимал… понимал — это очень очень важно… важно вспомнить кто передо мной. Огонь подобрался к подбородку этого человека, он перешел на светлые, точно ковыльные степи, волосы, он коснулся его больших, красных губ, его изогнутого носа, белого лба и темно-карих глаз… и тогда я, внезапно вспомнил, кто передо мной… Я, вспомнил, Святозар, что этот человек, этот человек и есть я… Я — Люччетавий — Джюли Веспрейлия! Я — знатный и богатый пажрец, предатель веры и Богов, мучитель несчастных людей, приносящий кровавые жертвы выдуманному господу Берцанию — Есуанию! И я, понял, что это, тот Люччетавий-Джюли Веспрейлия сейчас горит в очистительном огне Семаргла, сжигая в себе все зло, всю ненависть, и все страдания, принесенные ни в чем, ни повинным людям.

— Потому, ты, и пришел такой… такой счастливый, — с радостью в голосе, откликнулся Святозар. — Ты, пришел и стал петь, стал смеяться, ты преобразился… Тот другой он сгорел, а остался лишь ты! Ты — Джюли! И, я хочу, лишь одного, хочу, чтобы твоя душа запомнила, запомнила этот кошмар Пекла, и ты, более, никогда не возвращался сюда, слышишь никогда!

— Эх, Святозар, — тяжело вздыхая, заметил Джюли. — Если я вернусь в Явь, то перейду реку забвения, отделяющую Навь от Яви, и моя душа все забудет, все эти страдания, все эти бесконечные века, проведенные возле этого валуна, все твои наставления… Она все забудет.

175