Сквозь Пекло - Страница 178

178

— Наверно. Я не знаю… вообще-то эту палку даровали тебе, — пояснил все еще улыбающийся наследник. — И она должна слушаться тебя, а почему, ты, не смог вытащить не понятно, может ты плохо тянул?

— Нет, Святозар, я тянул хорошо, это же моя палка, я к ней привык, — вздохнув, ответил Джюли. — И мне бы не хотелось, чтобы она осталась в этом малоприятном лбу!

«Терли, терли, терли але,
Люфе, люфе, люфе!»

Запел через какое-то время Джюли, он стоял возле валуна, прижавшись и положив на его широкую поверхность не только голову, но и часть тела, словно обняв.

— Что, ты, поешь Джюли? — поинтересовался Святозар.

Джюли поднял голову, выпрямился, и, развернувшись, посмотрел на Святозара, да широко улыбнувшись, тихо запел:

«Терли, терли, терли але,
Люфе, люфе, люфе!
Анисе, анисе, анисе але,
Севите, севите, севите!
Ларе тресте капе комме?
Терли, люфе, анисе, севите?»

Он на мгновение прервался и тяжело вздыхая, пояснил:

— Это значит, Святозар:

«Солнце, солнце, солнце или,
Луна, луна, луна!
День, день, день или
Ночь, ночь, ночь!
Что царит в твоей душе?
Солнце, луна, день, ночь?»

— добавил Джюли. — Эта старинная песенка, мне пела ее моя нянюшка, очень, очень давно, а я позабыл ее, и даже никогда не вспоминал… Но когда тот, Люччетавий — Джюли Веспрейлия сгорел до тла, а столб повалился, и глаза Чернобога опять стали черными, я услышал голос моей любимой, старой нянюшки Лурейсии. Услышал ее голос и слова этой песни.

— Красивая песня, — тихо проронил Святозар, и, развернувшись, пошел на свое место.

Наследник лег на спину, подложив под голову подушку и ощутил внутри себя такую глубокую тоску и грусть, по своим близким: Любаве, отцу, братьям и сестрам, по тете и дяде, по Яронеже, и наставникам, и другам, и вообще по земле и по всем восурским людям. Он ощущал эту глубокую, затаенную в душе грусть и слышал, как тихо заплакала его лазурная душа, истосковавшаяся за всем тем, что так ему дорого. А Джюли вновь и вновь тихо пел песню, словно пытаясь запомнить, то правильное направление, которое избрала его душа и по которому должна теперь следовать. Святозар закрыл глаза и от тихо текущих слов песни, внезапно увидел, точно с высоты птичьего полета еле видимые полоски полей и лугов, темнеющие невдалеке покрытые густой листвой леса, хрустальные, наполненные чистотой реки и престольный град, что как древний витязь раскинулся на возвышении. Наследник открыл глаза, и поднялся на ноги, да опершись рукой о стену, замотал головой… отгоняя, отгоняя от себя видение родной земли. Нога опять разболелась, а после разболелись руки, спина и щека, и внезапно стало так холодно, что губы Святозара словно покрылись тонкой изморозью, тело стало тяжело сотрясаться, а во рту застучали зубы. От боли и холода наследник тяжело застонал, а Джюли перестав петь, повернул голову, и беспокойно воззрившись на друга, спросил:

— Ты, чего Святозар?

— Все сразу разболелось, и я так замерз, — ответил наследник, и, почувствовал поступь воеводы. — Там чего Вий идет? — поинтересовался он.

Джюли глянул вперед, и, усмехнувшись, сказал:

— Ага, идет, пыхтит Вий, а с ним идет Пан. Ах, нет, он не идет, дасуни поддерживают его под руки и ведут… Закрывай глаза, Святозар!

Через мгновение, совсем рядом послышалась тяжелая поступь воеводы и его возглас: «Человек, затвори очи!» Наследник закрывший глаза, как только об этом ему сказал Джюли, шагнул вглубь темницы. Теперь он не просто сотрясался от холода, а уже даже не чувствовал кончиков пальцев на руках и ногах, кончики ушей и носа, наверно пора было пить настойку смольего дерева.

Вий подошел к решетке, и тихо зашипел, в тот же миг дверь заскрипела и начала отворяться. Воевода шагнул вперед и дотронулся пальцем до лба наследника, и тут же взяв его правую руку, вставил туда кубок, да встревоженным голосом, добавил:

— Человек, пей настойку смольего дерева, ты очень холодный, да поживей.

Святозар поморщил лицо, но так как зубы громко стучали, и, понимая необходимость ее пить, поднес к губам кубок, да, задержав дыхание выпил, всю горькую настойку разом, а после закашляв, вернул Вию кубок. А малость погодя ощутил жар разлившийся, разбежавшийся по крови, наполнивший все тело и даже кончики пальцев, носа и ушей теплом.

— Ох, ну скривился — то как, скривился, — проронил воевода, принимая кубок. — Не сурья это оно и так понятно… Но и морщиться так не зачем?

Вий развернулся, вышел из темницы, и решетка заскрипев, затворилась.

— Ты, вот, что мальчишечка, ложись и отдохни, а то у тебя столько нонче потрясений было, не ровен час, захвораешь еще, — молвил Вий, наверно увидев, как надрывно передернул плечами наследник. — Ложись и отдыхай, а Иглед тебе позже принесет еды, да Маргаст помажет мазью. А пока, ты, отдохни, да наберись сил.

Святозар слышал, как Вий тяжело развернулся и тронулся от темницы ко дворцу, но внезапно, раздался умирающий голос Пана:

— Паскопочка, а я…

— А, чо ты? — грубо спросил Вий.

— Как же, чо, паскопочка? — плаксивым голосом, протянул Пан. — Ты же обещал, что раз сам не смог вытащить эту палку, то заставишь человека ее вытащить.

— Ах, ну, да, да, да, — отозвался воевода и наследник услышал, как он вновь вернулся к решетки темницы. — Мальчишка, ты зачем Пану в лоб загнал палку, ты думаешь это смешно, да?

— Нет, Вий, — передернув плечами и шагнув к решетке, ответил Святозар. — Это не смешно… Но Пан, чего добивался то и получил… И палку я вытаскивать не буду, пусть ему ее вытащит Чернобог, которым он тут меня запугивал.

178